Неточные совпадения
Аммос Федорович (строит всех полукружием).Ради бога, господа,
скорее в кружок, да побольше порядку! Бог с ним: и во дворец ездит, и государственный совет распекает! Стройтесь
на военную
ногу, непременно
на военную
ногу! Вы, Петр Иванович, забегите с этой стороны, а вы, Петр Иванович, станьте вот тут.
Был уже шестой час и потому, чтобы поспеть во-время и вместе с тем не ехать
на своих лошадях, которых все знали, Вронский сел в извозчичью карету Яшвина и велел ехать как можно
скорее. Извозчичья старая четвероместная карета была просторна. Он сел в угол, вытянул
ноги на переднее место и задумался.
Ну, так вот я в дороге. Как же, спросите вы, после тропиков показались мне морозы? А ничего. Сижу в своей открытой повозке, как в комнате; а прежде боялся, думал, что в 30˚ не проедешь тридцати верст; теперь узнал, что проедешь лучше при 30˚ и
скорее, потому что ямщики мчат что есть мочи; у них зябнут руки и
ноги, зяб бы и нос, но они надевают
на шею боа.
Не было возможности дойти до вершины холма, где стоял губернаторский дом: жарко, пот струился по лицам. Мы полюбовались с полугоры рейдом, городом, которого европейская правильная часть лежала около холма, потом велели
скорее вести себя в отель, под спасительную сень, добрались до балкона и заказали завтрак, но прежде выпили множество содовой воды и едва пришли в себя. Несмотря
на зонтик, солнце жжет без милосердия
ноги, спину, грудь — все, куда только падает его луч.
И вдруг неожиданно суждено было воскресить мечты, расшевелить воспоминания, вспомнить давно забытых мною кругосветных героев. Вдруг и я вслед за ними иду вокруг света! Я радостно содрогнулся при мысли: я буду в Китае, в Индии, переплыву океаны, ступлю
ногою на те острова, где гуляет в первобытной простоте дикарь, посмотрю
на эти чудеса — и жизнь моя не будет праздным отражением мелких, надоевших явлений. Я обновился; все мечты и надежды юности, сама юность воротилась ко мне.
Скорей,
скорей в путь!
Привалов пошел в уборную, где царила мертвая тишина. Катерина Ивановна лежала
на кровати, устроенной
на скорую руку из старых декораций; лицо покрылось матовой бледностью, грудь поднималась судорожно, с предсмертными хрипами. Шутовской наряд был обрызган каплями крови. Какая-то добрая рука прикрыла
ноги ее синей собольей шубкой. Около изголовья молча стоял Иван Яковлич, бледный как мертвец; у него по лицу катились крупные слезы.
Странно, он заснул
на коленях, а теперь стоял
на ногах, и вдруг, точно сорвавшись с места, тремя твердыми
скорыми шагами подошел вплоть ко гробу.
— Ну не говорил ли я, — восторженно крикнул Федор Павлович, — что это фон Зон! Что это настоящий воскресший из мертвых фон Зон! Да как ты вырвался оттуда? Что ты там нафонзонил такого и как ты-то мог от обеда уйти? Ведь надо же медный лоб иметь! У меня лоб, а я, брат, твоему удивляюсь! Прыгай, прыгай
скорей! Пусти его, Ваня, весело будет. Он тут как-нибудь в
ногах полежит. Полежишь, фон Зон? Али
на облучок его с кучером примостить?.. Прыгай
на облучок, фон Зон!..
А Левша все это время
на холодном парате лежал; потом поймал городовой извозчика, только без теплой лисы, потому что они лису в санях в таком разе под себя прячут, чтобы у полицейских
скорей ноги стыли.
Скотину он тоже закармливает с осени. Осенью она и сена с сырцой поест, да и тело
скорее нагуляет. Как нагуляет тело, она уж зимой не много корму запросит, а к весне, когда кормы у всех к концу подойдут, подкинешь ей соломенной резки — и
на том бог простит. Все-таки она до новой травы выдержит, с целыми
ногами в поле выйдет.
Он немедленно лег в постель и постарался как можно
скорее заснуть. Оставшись
на ногах и бодрствуя, он, наверное, стал бы думать о Джемме — а ему было почему-то… стыдно думать о ней. Совесть шевелилась в нем. Но он успокоивал себя тем, что завтра все будет навсегда кончено и он навсегда расстанется с этой взбалмошной барыней — и забудет всю эту чепуху!..
Та затопала
ногами и завертелась, отделяя хвост и поджимая круп, но Марья Николаевна (отличная наездница!) удержала ее
на месте: нужно было проститься с Полозовым, который, в неизменной своей феске и в шлафроке нараспашку, появился
на балконе и махал оттуда батистовым платочком, нисколько, впрочем, не улыбаясь, а
скорее хмурясь.
Дама сия, после долгого многогрешения, занялась богомольством и приемом разного рода странников, странниц, монахинь, монахов, ходящих за сбором, и между прочим раз к ней зашла старая-престарая богомолка, которая родом хоть и происходила из дворян, но по густым и длинным бровям, отвисшей
на глаза коже, по грубым морщинам
на всем лице и, наконец, по мужицким сапогам с гвоздями, в которые обуты были ее
ноги, она
скорей походила
на мужика, чем
на благородную девицу, тем более, что говорила, или, точнее сказать, токовала густым басом и все в один тон: «То-то-то!..
Червь зловредный — я вас беспокою?
Раздавите гадину
ногою!
Что жалеть? Приплюсните
скорей!
Отчего меня вы не учили,
Не дали исхода дикой силе?
Вышел бы из червя — муравей!
Я бы умер, братьев обнимая,
А бродягой старым умирая, —
Призываю мщенье
на людей!
Когда люди, ворча и подвывая, налезали
на крыльцо, касаясь трясущимися руками рясы старца и
ног его, вытягивая губы, чмокая и бормоча, он болезненно морщился, подбирал
ноги под кресло, а келейник, хмурясь, махал
на них рукою, — люди откатывались прочь, отталкивая друг друга, и, в жажде
скорее слышать миротворные слова, сердились друг
на друга, ворчали.
Она говорила, рыдая и взвизгивая, окруженная толпой своих приживалок и мосек, что
скорее будет есть сухой хлеб и, уж разумеется, «запивать его своими слезами», что
скорее пойдет с палочкой выпрашивать себе подаяние под окнами, чем склонится
на просьбу «непокорного» переехать к нему в Степанчиково, и что
нога ее никогда-никогда не будет в доме его!
Он вскочил, хотел крикнуть изо всех сил и бежать
скорее, чтоб убить Никиту, потом Хоботова, смотрителя и фельдшера, потом себя, но из груди не вышло ни одного звука и
ноги не повиновались; задыхаясь, он рванул
на груди халат и рубаху, порвал и без чувств повалился
на кровать.
В обыкновенное время, если считать отдыхи, старухе потребовалось бы без малого час времени, чтобы дойти до Сосновки; но
на этот раз она не думала даже отдыхать, а между тем пришла вдвое
скорее.
Ноги ее помолодели и двигались сами собою. Она не успела, кажется, покинуть берег, как уже очутилась
на версте от Сосновки и увидела стадо, лежавшее подле темной, безлиственной опушки рощи.
Постой, царевич. Наконец
Я слышу речь не мальчика, но мужа.
С тобою, князь, она меня мирит.
Безумный твой порыв я забываю
И вижу вновь Димитрия. Но — слушай:
Пора, пора! проснись, не медли боле;
Веди полки
скорее на Москву —
Очисти Кремль, садись
на трон московский,
Тогда за мной шли брачного посла;
Но — слышит бог — пока твоя
ногаНе оперлась
на тронные ступени,
Пока тобой не свержен Годунов,
Любви речей не буду слушать я.
От восторга тамбовские помещики, сплошь охотники и лихие наездники, даже
ногами затопали, но гудевший зал замер в один миг, когда Вольский вытянутыми руками облокотился
на спинку стула и легким, почти незаметным наклоном головы,
скорее своими ясными глазами цвета северного моря дал знать, что желание публики он исполнит. Артист слегка поднял голову и чуть повернул влево, вглубь, откуда раздался первый голос: «Гамлета! Быть или не быть!»
Тёмные стены разной высоты окружали двор, над ним медленно плыли тучи,
на стенах разбросанно и тускло светились квадраты окон. В углу
на невысоком крыльце стоял Саша в пальто, застёгнутом
на все пуговицы, с поднятым воротником, в сдвинутой
на затылок шапке. Над его головой покачивался маленький фонарь, дрожал и коптил робкий огонь, как бы стараясь
скорее догореть. За спиной Саши чернела дверь, несколько тёмных людей сидели
на ступенях крыльца у
ног его, а один, высокий и серый, стоял в двери.
Измученный, голодный, оскорбленный, Иванов
скорее упал, чем сел
на занесенную снегом лавочку у ворот. В голове шумело,
ноги коченели, руки не попадали в рукава… Он сидел. Глаза невольно начали слипаться… Иванов сознавал, что ему надо идти, но не в силах был подняться… Он понемногу замирал…
Весь мокрый, встал он
на ноги и вышел
на улицу. Темно было. Фонари были загашены, улицы совершенно опустели. Не отдавая себе хорошенько отчета, Колесов пустился идти
скорым шагом. Прошел одну улицу, другую… Прохожие и дворники смотрели с удивлением и сторонились от него, мокрого, грязного… Он шел быстро, а куда — сам не знал… Колесил без разбору по Москве… Наконец, дошел до какой-то церкви, где служили заутреню… Он машинально вошел туда, и встав в самый темный угол церкви, упал
на колени и зарыдал.
Вадим холодно взглянул
на Федосея, покачал головой с сожалением, перешагнул через протянутые
ноги и пошел
скорыми шагами вдоль по оврагу.
С язвительной усмешкой посмотрел старик
на нищего,
на его горб и безобразные
ноги… но бедняк нимало не смутился, и остался хладнокровен, как Сократ, когда жена вылила кувшин воды
на его голову, но это не было хладнокровие мудреца — нищий был
скорее похож
на дуэлиста, который уверен в меткости руки своей.
Возвратясь в столовую, Гаврила Афанасьевич казался очень озабочен. Сердито приказал он слугам
скорее сбирать со стола, отослал Наташу в ее светлицу и, объявив сестре и тестю, что ему нужно сними поговорить, повел их в опочивальню, где обыкновенно отдыхал он после обеда. Старый князь лег
на дубовую кровать, Татьяна Афанасьевна села
на старинные штофные кресла, придвинув под
ноги скамеечку; Гаврила Афанасьевич запер все двери, сел
на кровать, в
ногах к.<нязя> Лыкова, и начал в полголоса следующий разговор...
Всё спасение состоит в том, чтобы в тощенькой шинелишке перебежать как можно
скорее пять-шесть улиц и потом натопаться хорошенько
ногами в швейцарской, пока не оттают таким образом все замерзнувшие
на дороге способности и дарованья к должностным отправлениям.
Священник между тем, уже стоя
на ногах, но предчувствуя
скорый конец трапезы, беспрестанно посылал в рот кусок за куском.
Расчеты тети Сони
на действие свежего воздуха,
на перемещение в карету нисколько не оправдались; затруднения только возросли. Верочка, лежа
на ее коленях, продолжала, правда, рыдать, по-прежнему вскрикивая поминутно: «Ай, мальчик! Мальчик!!» — но Зизи стала жаловаться
на судорогу в
ноге, а Паф плакал, не закрывая рта, валился
на всех и говорил, что ему спать хочется… Первым делом тети, как только приехали домой, было раздеть
скорее детей и уложить их в постель. Но этим испытания ее не кончились.
— А ну
скорее; держи ровно, чтоб не бился! Сергей взял Федю за
ноги и за руки, а Катерина Львовна одним движением закрыла детское личико страдальца большою пуховою подушкою и сама навалилась
на нее крепкой, упругой грудью.
— Как дело было?.. Отрезало
ногу и вся недолга… Ну да не стоит об этом говорить, словами тут не поможешь, самое проклятое дело, а вот ты, братику, переезжай
скорее на Половинку, мы к тебе в гости будем ездить. Ах, Александра Васильевна, здравствуйте, голубушка; вот я вам статистику привел головой!..
Вернется, бывало, вместе со стадом в избу —
на дворе стужа смертная, вся она окоченела от холода, —
ноги едва движутся; рубашонка забрызгана сверху донизу грязью и еле-еле держится
на посиневших плечах; есть хочется; чем бы
скорее пообедать, закутаться да
на печку, а тут как раз подвернется Домна, разгневанная каким-нибудь побочным обстоятельством, снова ушлет ее куда вздумается или, наконец, бросит ей в сердцах кусок хлеба, тогда как другие все, спустившись с полатей, располагаются вокруг стола с дымящимися щами и кашею.
И больного связали. Он лежал, одетый в сумасшедшую рубаху,
на своей постели, крепко привязанный широкими полосами холста к железным перекладинам кровати. Но бешенство движений не уменьшилось, а
скорее возросло. В течение многих часов он упорно силился освободиться от своих пут. Наконец однажды, сильно рванувшись, он разорвал одну из повязок, освободил
ноги и, выскользнув из-под других, начал со связанными руками расхаживать по комнате, выкрикивая дикие, непонятные речи.
Тогда **, растопыря
ноги на подобие буквы хера и подбочась
на подобие ферта, произнес следующую краткую и выразительную речь: «Смотрите ж вы у меня, не очень умничайте — вы, я знаю, народ избалованный, да я выбью дурь из ваших голов, небось,
скорее вчерашнего хмеля». Хмеля ни в одной голове уже не было, Горюхинцы, как громом пораженные, повесили носы — и с ужасом разошлись по домам.
Правда, что без этой помощи человеку, закинутому в суровые условия незнакомой страны, пришлось бы или в самом
скором времени умереть от голода и холода, или приняться за разбой; правда также, что всего охотнее эта помощь оказывается в виде пособия «
на дорогу», посредством которого якутская община старается как можно
скорее выпроводить поселенца куда-нибудь
на прииск, откуда уже большая часть этих неудобных граждан не возвращается; тем не менее человеку, серьезно принимающемуся за работу, якуты по большей части также помогают стать
на ноги.
Но когда он услыхал кричащих мужиков, откапывавших его и сваливавших с него закоченевшего Василия Андреича, он сначала удивился, что
на том свете так же кричат мужики и такое же тело, но когда понял, что он еще здесь,
на этом свете, он
скорее огорчился этим, чем обрадовался, особенно когда почувствовал, что у него пальцы
на обеих
ногах отморожены.
Я
скорее соскочил с дерева, сабельку
на бечеве за спину забросил, а сломал про всякий случай здоровую леторосль понадежнее, да за ними, и скоро их настиг и вижу: старичок впереди грядет, и как раз он точно такой же, как мне с первого взгляда показался: маленький и горбатенький; а бородка по сторонам клочочками, как мыльная пена белая, а за ним мой Левонтий идет, следом в след его
ноги бодро попадает и
на меня смотрит.
На другой день, или, лучше сказать, в тот же день, потому что уже рассветало, Балясников намеревался явиться к военному министру и настоятельно просить, чтоб немедленно вынули пулю из его
ноги и дали ему возможность
скорее возвратиться к действующей армии.
— О сын мой, разве твоя душа не дрожит и не рвется мне навстречу? Это я — тот, кто дал тебе жизнь и свет. Это я, твой несчастный, больной, старый отец. Отвори же, отвори
скорее:
на улицах голодные псы воют
на луну, а мои слабые
ноги подкашиваются от усталости…
Платонов. Навсегда… Что же будет с тобой, когда мы разойдемся? А мы скоро разойдемся! Ты первая перестанешь заблуждаться! Ты первая откроешь глаза и оставишь меня! (Машет рукой.) Впрочем… делай, Софья, что хочешь! Ты честней и умней меня, возьми же всю эту некстати заваренную кашу в свое распоряжение! Делай и говори ты! Воскрешай меня, если можешь, поднимай меня
на ноги!
Скорее только, ради бога, а то я сойду с ума!
Платонов. У него
на груди висит большая золотая цепь! Догони его и сними! Живей! (Стучит
ногами.)
Скорей, а то не догонишь! Он бежит теперь к деревне, как сумасшедший!
Казалось, хозяин квартиры вдруг разбогател, выиграл двести тысяч, что ли, и
на скорую руку устроил себе квартиру
на широкую
ногу.
— Да начинай же, говорят тебе! — топнув
ногой, с досадой закричала
на него Фленушка. —
Скорей!
Потянулся дядя Онуфрий, протер глаза и, увидев, что в тепленке огонь совсем догорел, торопливо вскочил,
на скорую руку перекрестился раза три-четыре и, подбросив в тепленку поленьев и смолья, стал наматывать
на ноги просохшие за ночь онучи и обувать лапти.
Когда же Семен Иванович, помещаясь
на постель, ощупал собою золовку и упер
ноги в свой заветный сундук, то вскрикнул благим матом, уселся почти
на корячки и, весь дрожа и трепеща, загреб и заместил сколько мог руками и телом пространства
на своей кровати, тогда как трепещущим, но странно-решительным взором окидывая присутствующих, казалось, изъяснял, что
скорее умрет, чем уступит кому-нибудь хоть сотую капельку из бедной своей благостыни…
Он чувствовал, так сказать, полнейшее отсутствие почвы под
ногами, чувствовал какую-то неестественность, неловкость в своем положении, смутно сознавал, что слишком увлекся и чересчур зарвался, так что походил
скорее на Держиморду, чем
на блестящего, современного адъютанта.
Двое часовых у ворот решетки — небольшого роста солдаты армии его величества, состоящей из трехсот человек, в светло-синих мундирах, с оголенными
ногами, так как штаны доходили только до колен, и в штиблетах, похожие
скорее на обезьян, взяли ружья
на караул, когда все двинулись во двор.
Вышел наверх и Ашанин. Чувствуя себя пассажиром, он приютился в сторонке, к борту у шканцев, чтобы не мешать авралу, и посматривал то
на адмирала, стоявшего, расставив фертом
ноги,
на полуюте, то
на свой «Коршун». И Ашанин, уже давно проникшийся особенной знакомой морякам любовью к своему судну, горячо желал, чтобы «Коршун» снялся с дрейфа
скорее «Витязя».
Герасим в
скором времени поставил брата
на ноги.
Еще половины песни не пропели, как началось «раденье». Стали ходить в кругах друг зá другом мужчины по солнцу, женщины против. Ходили, прискакивая
на каждом шагу, сильно топая
ногами, размахивая пальмами и платками. С каждой минутой скаканье и беганье становилось быстрей, а пение громче и громче. Струится пот по распаленным лицам, горят и блуждают глаза, груди у всех тяжело подымаются, все задыхаются. А песня все громче да громче, бег все быстрей и быстрей. Переходит напев в самый
скорый. Поют люди Божьи...